Ознакомьтесь с ситуацией, представленной в работе И. А. Погодина «Диалоговая гештальт-терапия: психотерапия переживанием».

Дмитрий, мужчина 37 лет, начинающий строить свою частную практику психотерапевта, обратился за супервизией по поводу беспокоящего его случая терапии, которую он вел уже около 3 месяцев. Напряжение в терапевтическом контакте возрастало на протяжении всех этих трех месяцев, и сейчас достигло своего пика. Дмитрий даже думал о перспективе прекращения терапии под каким-нибудь предлогом. Его клиентка Софья, молодая женщина 32 лет, обратилась за терапией на фоне усложнившихся семейных отношений. Ее жизнь с мужем становилась для нее все более невыносимой, оба супруга старались все реже бывать вместе. На момент начала терапии Софья всерьез задумывалась над разводом.

Через непродолжительное время после начала терапии Софья, по словам Дмитрия, начала соблазнять его: приходила на сессии в довольно откровенной одежде, намекала о том, что не против встречаться с ним вне рамок терапевтических сессий. Дмитрий же с самого начала встречи с такого рода сексуальным контекстом терапии был практически парализован. При этом он пытался «держаться молодцом»: выяснив запрос клиентки, предлагал довольно яркие эксперименты, как правило, смещая фокус внимания терапии с явно беспокоящего его сексуального контекста.

На момент обращения за супервизией, однако, он был истощен. Я обратил внимание Дмитрия на зону его переживаний, связанного с описываемой им ситуацией. В ответ я услышал лишь то, что он «очень хочет разобраться с тем, каким образом работать с Софьей дальше». Эти слова, однако, были сказаны Дмитрием с довольно выраженной тревогой.

Происходящее в нашем разговоре вызвало у меня сочувствие к Дмитрию и выраженное беспокойство оттого, что супервизируемому приходилось игнорировать свои чувства и желания в процессе психотерапии. По какой-то причине он утратил способность не только переживать свои реакции на соблазнение клиентки, но даже и осознавать их.

Разумеется, что ни о какой возможности свободного выбора речи и не шло. Вместо этого своими множественными размышлениями о возможных терапевтических интервенциях Дмитрий создавал для себя некоторую иллюзию выбора. Я поделился с ним своими переживаниями на этот счет. Дмитрий растерялся. Я попросил его не пытаться придумывать «хороший способ терапии с Софьей», а остаться некоторое время со своей растерянностью. При этом я рекомендовал ему наблюдать за тем, что будет происходить дальше.

Любопытно, что освобождение выбора почти всегда происходит через осознание и принятие факта его невозможности в актуальной ситуации. В противном случае энергия контакта будет тратиться на воспроизводство множественных способов его замены привычными способами организации контакта.

Дмитрий стал рассказывать мне о растерянности, которая возникает у него в ответ на попытки Софьи соблазнить его. Спустя некоторое время в ситуации появляется также сильный стыд от слишком высокого уровня откровенности разговора, к которому призывает его Софья, и страх, почти ужас от осознания того, что их отношения могут стать «нетерапевтическими и противоречащими профессиональной этике».

Дмитрий, с одной стороны, жутко боялся, что его могут обвинить в профессиональном злоупотреблении, с другой – опасался, что если он позволит себе «ожить как мужчина» в отношениях с клиенткой, то это может «разрушить ее». Похоже, что такой «психологический суицид», который выбирал Дмитрий, несмотря на дискомфорт, был все же лучшей «альтернативой» блокированного в свободе выбора.

Слово «альтернативный» я заключил в кавычки, так как оно предполагает одномоментное существование другого, отличного способа действия, которого у Дмитрия не было. Сессия от сессии в процессе терапии он выбирал одно и то же – избегать прямого разговора с Софьей о сексуальном контексте терапевтической ситуации. Он даже не возвращал клиентке те паттерны ее поведения, которые просто бросались в глаза.

Я попросил Дмитрия более подробно рассказать мне о том, как он переживает свой стыд и страх. Прямой разговор на тему сексуальности был на удивление трудным для Дмитрия. Все время нашего диалога он «прятался» за соображения о терапевтической целесообразности. Стоило значительных усилий вернуть в супервизию витальность переживания.

Я спросил Дмитрия: «Чем чреват для тебя разговор с Софьей относительно замечаемого тобой соблазнения?». В ответ он сказал, что рассматривает свободу своих ответных реакций как в некотором смысле инцест, поскольку «терапевтические отношения должны быть изолированы от секса».

В ходе разговора также выяснилось, что Софья весьма привлекательная для Дмитрия женщина. Я спросил его, что может случиться, если он позволит в диалоге с клиенткой заметить ее привлекательность и свой мужской отклик на это. Интересно, что в представлениях Дмитрия разговор о привлекательности и собственно сексуальный акт были практически тождественны. Это не могло не вызвать моего изумления, чем я и поделился с ним: «Можешь ли ты поддерживать разговор с Софьей о сексуальном аспекте ваших отношений и при этом сохранять терапевтический контакт?». И добавил свое мнение о том, что проявления сексуальности в процессе психотерапии не столько помеха терапевтическом альянсу, сколько поддержка его. Тот факт, что Софья женщина, а Дмитрий мужчина, было бы недальновидно игнорировать даже в смысле самой терапии. Оставшуюся часть супервизии мы посвятили восстановлению переживания Дмитрием комплекса чувств, относящихся к описываемой ситуации.

На ближайшей сессии после супервизии терапевтической сессии Дмитрий не стал игнорировать вновь возникший сексуальный контекст, в котором разворачивалась психотерапия, выбрав его переживать. Это позволило реанимировать терапевтический процесс и дало возможность появиться новым, очень важным для Софьи темам.

При этом интересно, что сексуальная тематика оказалась лишь посредником для появления иных тем в терапии и была фигурой терапии лишь непродолжительное время. Так, восстановленная свобода выбора у терапевта позволила реабилитировать естественное течение терапевтического процесса. Кроме того, у него появились новые профессиональные ресурсы и осознание, что разговор о сексе и сам секс – не одно и то же. Свобода в первом является неотъемлемой частью терапии, второе же, скорее, исключает ее возможность.

Какой запрос на супервизию на самом деле был предъявлен в представленном случае?

Тип ответа: Одиночный выбор • с выбором одного правильного ответа из нескольких предложенных вариантов

◯ Как работать с сексуальным контрпереносом.

◯ Как развивать терапию в условиях существования ярко выраженного сексуального переноса.

◯ Как строить работу с клиенткой, при условии существования сексуального переноса и контрпереноса.